В детстве самой любимой книгой была про Карлсона. Мне очень онравился тем, что все время безобразничал. Я сам страшно любил вредить и все делать как нельзя. Если мне говоили, что нельзя, то для меня то сразу означало, что нужно обязательно так сделать и потом всех обхитрить, чтоб никто не догадался, что это был ты. Еще нравился Витя Малеев в школе и дома. Из той же серии в принципе, как и Карлсон.
Потом нравились все книги Дюма и Жюль Верна. Граф Монте Кристо - лучшее, было приятно читать, как он всем отомстил.
Нравились советские книги про деревню - Поднятая целина, Шолохова, прочитал в 6-м классе, на каникулах, не мог оторваться. Дед Щукарь любимый персонаж. Следующая про деревню из тех, что запомнились на всегда была Прощание с Матерой, Распутина. Книга в которую просто окунаешься, и живешь в ней, и не хочется, чтобы она заканивалась.
Нравились книги, основанные на исторических событиях, но художественные, с интерпретацией. Одна из первых такого плана была Петр Первый Алексея Толстого. Потом уже в институте перечитал наверное все исторические романы Пикуля. У него интересный стиль, вроде как документальный, но в то же время не сухой текст, создает ощущение достоверности, практически присутствия при событиях.
Военные книги нравились. И Повесть о настоящем человеке, и Как закалялась сталь, и Сын полка, много читал про ВОВ. А потом позже, в старших классах, прочитал На западном фронте без перемен, Ремарка, и это было откровением и потрясением. Впервые и неожиданно для себя увидел фашистов в качестве людей. Как то до этого не было такого ощущения - они были просто враги, а потом вдруг оказывается, враги это были несчатные люди, которые воевали не понятно за что, за чужие идеи, за чуживе амбиции. Наверное впервые у меня возникли ощущения бесмыссленности войны и понимание того, что никакая идея в принципе не стоит того, чтобы за нее воевать. Ростки пацифизма и космополитического мировоззрения начали пробиваться сквозь лес моего советского мышления.
Когда мне было лет 14 случайно наткнулся на сборник двух романов Ги де Мопасана - Жизнь и Милый друг, когда был в гостях у своей тети. А она работала в блатном месте, где могла доставать книги по блату. У нее была шикарная домашняя библиотека и я наверное прочел все ее книги. Сексуальные откровения Мопасана были дя меня полным шоком. Я рассказывал о прочитанном друзьям, причем с таким видом, что это все я сам знаю, не говорил про книгу, и чувствовал при этом свое бесконечное превосходство - они были полными дебилами в сексуальном вопросе.
Был период, когда я открыл для себя Америку - Марк Твейн, Принц и нищий невероятно увлекательно, и самое главное Теодор Драйзер. Драйзер превратил США для меня в далекую желанную землю, где все казалось простым, жестоким, и правильным. Я прочитал Американскую трагедию, а потом трилогию романов Финансист, Титан, и Стоик. Трилогия - это просто бесконечное воспевание свободного предпринимательства, конкуренции, мира неограниченных возможностей. Читая Драйзера мне захотелось выучить английский язык и когда-нибудь попасть в Америку. Уже позже в институте прочитал на одном дыхании Унесенные ветром. И роматика запаной свободы стала еще более манящей.
В школе очень нравилось читать Мертвые Души и Вечера на хуторе близ Диканьки Гоголя. Мне импонировал Чичиков. Ведь на самом деле он ничего противозаконного не делал. А виноват был не он, а те, кто подняли его на пъедестал - чинуши и помещики. Ну и вечера, это вообще поэзия в прозе. Вообще читать диалоги, написанные Гоголем это просто бесконечное удовльствие. Их можно перечитывать много раз и всегда это интересно и не скучно. Кстати, Зощенко, не Гоголь, но вот этот колорит обывательства с юмором перекликается с Гоголем. В эту же категорию рассказы Чехова. Ревизор, тоже сюда. И Женитьба тоже Гоголя.
Мастер и Маргарита, читал дважды. В юности, когда практически пропускал вставки про Христа и Понтия Пилата, читал, но не понимал зачем они там. То есть пролетали они мимо. А потом уже повзрослее читал, и наоборот главы про Понтия Пилаты показались наиболее значительными. Был удивлен сам себе и тому факту, что с возрастом настолько меняется восприятие.
А вообще в школе я больше всего любил писать сочинения. И мне всегда было сложно уложиться в максимально допустимый объем